За холмами был слышен слабый шум вертолета. Они копали.
Со временем, несмотря на холодный воздух, их лица начали блестеть от пота, и Роман поднял глаза и взглянул в ночь, где облака закручивались в кольцо на ветру. Он поставил ногу на кучу земли и скрестил руки на черенке, отдыхая.
– Я был на двух похоронах, – начал он. – Одни были моего отца, в 99-ом. Помню только фрагменты. Я услышал выстрел и спустился по лестнице. Мама сидела на диване, и ее взгляд, словно она забыла, зачем вошла в комнату, ну, знаешь. Он лежал на полу. Пахло ее любимыми духами, он облил себя ими. Помню, я еще подумал, сколько же у него будет проблем за то, что потратил их.
Он задумался, другие кусочки мелькали в голове. Его дядя пришел позже той же ночью. Он был единственным, кого она позвала, именно тогда Роман узнал о них. Он был слишком мал, чтобы понять, что он знает, но тем не менее. Его мама сидела с ним каждое утро и громко читала вслух, что писалось в газетах. Если он собирался это услышать, он хотел услышать это от нее самой. Доктор Прайс нянчился с Шелли – глядя на нее, как отец никогда не смотрел. Словно на что-то свое.
– Люди любят болтать, что это была мама, но это не так, – сказал Роман. – Она никогда бы не сделала это на том ковре.
– А чьими были вторые похороны? – спросил Питер.
– Шелли.
* * *
Дело шло к рассвету – нити тумана размотались вокруг надгробий, словно котята поиграли с клубком, – когда они наткнулись на крышку гроба. Роман выбрался на поверхность и потянул ладони, чтобы размять затекшие пальцы, и ночной воздух приятно обдувал мозоли на руках. Питер уперся одной ногой в край могилы, всунул лопату в паз гроба и нажал на черенок. Лиза Уиллоуби была облачена в сатиновую блузку, наглухо застегнутую на все пуговицы, и окружена кучей своих игрушек: каждая обладала болезненным несовершенством, свойственным ручным поделкам. Нижняя половина гроба была обложена мешками с песком, начинавшимися там, где заканчивалась Лиза Уиллоуби. Питер наклонился к ней, расстегнул пуговицы на блузке и попросил Романа подать ему сумку, но не получил ответа.
Роман уставился на что-то рядом с ее головой: плюшевый кардинал, приютивший луну в своих черных глазах. Роман смотрел в эти черные глаза, почти потерянно, обретая забытые детские воспоминания, одни из ранних. Третьи похороны, почти избежавшие его. Однажды утром, после запоздавшего зимнего снега, он лежал в постели и резко проснулся из-за фигурки, ударившейся в окно. Он поднялся и, открыв его, высунул голову наружу. Внизу на земле лежал кардинал. Был поздний февраль, и он лежал там, в снегу, растопырив крылья. Питер спустился вниз по лестнице, склонился над ним, загипнотизированный удивительной красотой и невыразимой изысканностью птицы. Ее черные глаза дрожали, и он ждал, что они покатятся вниз, как слезы. Он смотрел, не замечая холода, не зная, как долго просидел. Пока не прекратилась дрожь. Он почувствовал руку, опустившуюся на его шею, и взглянул вверх на маму.
– Куда она попадет? – спросил он ее.
Она указала на небо, и он постарался проследить за ее пальцем, но пришлось отвернуться из-за слепящего солнца.
– Земля вызывает мудака, – сказал Питер.
– Прости, – отозвался Роман и подал ему сумку.
* * *
Когда тремя часами позже шериф забрал Алексу и Алису, обе сказали «Дробовик». Но, как говорил их отец, Алиса была прыткой, и он указал на нее пальцем, как на победителя этого соревнования. Алекса расстроенно забралась на заднее сиденье, и их отец, сказав им держаться, дал Алисе стакан кофе из «Dunkin’ Donuts». Выруливая с обочины, он спросил, как держится Крисси.
– Мы же сказали тебе, больше не называть ее Крисси, это так инфантильно, – сказала Алекса.
– Она все еще уверяет, что адский пес – Питер Руманчек, – подхватила Алиса. Они наехали на камень, и часть кофе пролилась ей на руку. – Фу, кофейная отрыжка, – сказала она.
– Она сказала, это случится снова. Следующим полнолунием, – продолжила за сестрой Алекса.
Шериф взял кружку и многозначительно отхлебнул. Кипяток обжег небо и отправился дальше в желудок.
– Неужели, – сказал он.
Шаг За Шагом
Этим полднем за ланчем у Питера была компания. Это было необычно. Какое-то время он сидел за столиком с парнями в собачьих ошейниках, неправильно цитировавших экзистенциалистов, но потом они пересели в другое место, даже девушка по прозвищу Чесотка. Питер был уверен, это она оставила ему анонимное голосовое сообщение, в котором лишь пару раз простонала. Он не последовал за ней; лучше есть одному, чем гоняться за девушкой по имени Чесотка. Но сегодня коричневая сумка опустилась на место напротив, и он взглянул поверх журнала про мотоциклы и сиськи и увидел, что Лита Годфри присоединилась к нему. С преувеличенной небрежностью она открыла контейнер с фруктовым салатом и сказала:
– Ходят слухи, что ты оборотень.
Питер глотнул апельсиновую содовую. И поперхнулся от ее слов.
– Так как? – спросила она.
Он посмотрел на нее. А ты как думаешь?
– Знаешь, ты действительно пугаешь людей, – продолжила она.
Он пожал плечами. Он был темнее и беднее ее и имел свой заметный стиль. Людям нет нужды находить своих маленьких девочек, разорванными на кусочки, чтобы ненавидеть таких, как он.
– Что ты делал с моим братом? – спросила она.
– То, что было необходимо, – ответил он.
– Ты же знаешь, что мы в кафетерии, а не в фильме Клинта Иствуда?
– Когда ты идешь в банк, ты просишь деньги двадцатками или тачками? – отреагировал он.
– Глупо! – сказала она. – Деньги не делают тебя тупицей.
Питер не спорил – они просто заставляют людей считаться с тем, что вы думаете.
– Вам нужна моя помощь или нет? – спросила она.
– Если все продолжится в том же ключе, кто-то очень важный мне, скорее всего, может пострадать.
– Кто?
– Я, – ответил он.
Она раздраженно обнаружила, что не может проследить логику; она уже решила, что будет в деле, – словно ее уход был возможен, – но хотела заставить его потрудиться.
– Что ж, в любом случае, я рада, что вы друзья, – сказала она. – У Романа их не так уж и много. То есть, среди таких людей. – Она мотнула головой в сторону обеденного столика Романа. – Но все, о чем они заботятся – это имя. Никто на самом деле его не знает. И, меньше всего, сам Роман.
Она склонилась к нему с конфиденциальным видом и пристально посмотрела, и теперь Питер ясно увидел: свет ее души, мистицизм широко распахнутых глаз, который отличал ее от всех остальных засранцев. Верно. Роман даже не догадывался, чего ради он был в этом, мать его, Ордене Дракона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});